Было бы, конечно, очень интерсно заглянуть и в исполнительские классы. Например, в вокальный, где то и дело раздаются красивые рулады, особые гаммообразные упражнения, специально созданные для тренировки голоса. Или в фортепианный, где студент и педагог неустанно трудятся над подготовкой программы к очередному музыкальному конкурсу и где проблемы управления звуком инструмента кажутся давно уже решенными, а основное видится, с одной стороны, в создании оригинальной и захватывающей интерпретации произведения, сохраняющей верность авторскому замыслу и сложившимся традициям, а с другой — в их эффектной ломке.
Авторитетный педагог назовет источником хорошего звучания прежде всего глубокое понимание смысла музыки и расскажет о давнем споре акустиков и музыкантов на тему «Может ли пианист через сложную систему рычагов и молоточков непосредственно влиять на тембр инструмента». Возможны и расхождения. Например, в соседнем классе не менее авторитетный педагог скажет, что смысл — смыслом, однако для хорошего звучания необходим первоклассный инструмент и каждодневная упорная техническая тренировка.
Можно было бы заглянуть и в класс скрипки или в класс гобоя. Но не ясно ли, что заглянуть и быть в нем — разные вещи. Наша задача будет заключаться в другом — в рассмотрении того, что стоит за явлением и понятием хорошего звука в музыке. Пока же заметим, что вокальный и фортепианный классы являются в известном смысле антиподами в отношении к звуку. Ни в том, ни в другом не игнорируется важность работы над звуковым воплощением. Нет. Но если в первом предельно акцентируется собственно материальное начало, нередко в ущерб осмысленности музыки, и работа ведется не столько даже над звуком, сколько над голосом — выстраивается инструмент (было бы лишь кому на нем играть!), то во втором, где инструмент уже есть и настроен, смысловая сторона может забивать материальную — зачем же думать о молоточках и тембре, когда все это дано готовым.
Кстати об акустиках. В учебных планах консерваторий есть курс музыкальной акустики, детально разработанный в середине столетия Н. А. Гарбузовым. Именно в нем ставится задача точного исследования естественных законов порождения, распространения и восприятия музыкальных звуков. Именно он мог бы дать ответ на многие из интересующих нас здесь вопросов, хотя далеко не на все. Но он, во-первых, читается факультативно, и не во всех консерваториях, во-вторых, испытывает сильнейшее давление и критику как раз со стороны центральных дисциплин теории музыки и, что особенно важно, требует дальнейшего развития. Не одни пианисты спорят с акустиками. Традиционный спор ведет с акустикой учение о гармонии. Да и между собою по поводу звуковой стороны музыканты спорят много и еще будут спорить.
Несомненно, что в главном спорящие сойдутся.
В том, что прекрасная мелодия, трогательный бесхитростный напев, красивый виртуозный пассаж особенно прекрасны, трогательны и красивы для слушателя, если они исполнены хорошим голосом, на инструменте высокого качества. В том, что скрипучий голос, разбитый, расстроенный инструмент способны испортить самую чудесную музыку, и даже если обладатель хриплого голоса наделен чутким слухом и тонкой музыкальностью, мелодия, напев, пассаж все равно будут хриплыми, хотя опытный слушатель, конечно, отделит линии от красок и сможет в какой-то мере понять и оценить намерения музыканта.
Однако в частностях разногласия все же останутся. И вот на них-то и стоит заострить внимание.
С чего же начать?
Мы обратимся прежде всего к терминологическому упорядочению, которое будет — пусть лишь в пределах сайта — иметь силу закона. Предстоит выяснить, в частности, значение таких простых на первый взгляд слов, как звук, тон, нота, и ряда других.
Некоторые из них кажутся близкими друг другу и действительно выступают как идентичные по смыслу, хотя и наделяются определенными оттенками. Так, в выражениях типа «резкий звук», «пронзительный тон», «звонкая нота», мы, по существу, имеем дело с синонимами. Однако для музыканта звук, тон, нота — это хлеб и соль профессии, а не только формы поэтической нюансировки речи; это стройная триада терминов, достаточно заметно отличающихся по своим значениям,— триада, сквозь призму которой видна и вся музыка и окружающий ее мир.
