Третий и, пожалуй, самый важный критерий разграничения тонов и звуков связан с многослойностью самой музыки.
Один и тот же акустический колебательный процесс в музыке выступает по крайней мере в трех качествах: как звук — и тогда музыка воспринимается в ее красках, звуковых переливах и очарованиях, как тон — тогда она оценивается как интонационное движение, а еще и как нота — часть темы, композиции. Может ли быть такое? Да, оценка музыкального потока под разными углами зрения обеспечивается гибкостью восприятия, разветвленностью его механизмов, переключением и одновременным действием различных установок. Одна из них и определяет специфику тона.
Она заключается в том, что тон есть частица интонации. Что это значит? Это значит, что интонирование развертывается как сцепление тонов. Однако нельзя представлять дело так, будто интонация производна от тонов. Она первична. Ибо лишь при включении в интонационное движение отдельные звуки и воспринимаются как тоны. Не тон делает музыку, а музыка — тон. Тут мы имеем дело с эффектом генерализации — на каждом звуке как бы сжимается, концентрируется весь интонационный ход. Только при такой конденсации звук становится тоном. Заметим попутно, что здесь обнаруживается одно из важнейших диалектических противоречий музыкального тона. Внешне оно выглядит как столкновение двух противоположных его определений. Действительно, с одной стороны, тон связывается со стабильностью звука, в особенности —его высоты. С другой же — звук только тогда оказывается тоном, когда включается в движение. Стабильность и движение слиты в тоне в нерасторжимом единстве, хотя на первый план может выступать то одно, то другое. Уничтожение интонационного движения превращает тон всего лишь в звук определенной высоты.
Тоны, таким образом, отличаются от звуков тем, что они являются материалом интонации, тогда как звуки — субстанцией звуковой ткани, фактуры, сплетения голосов, звеньями звукового развертывания напева. Эти существенные отличия как раз и оказываются причиной, по которой в классах гармонии и полифонии предпочитают говорить не о звуковой, а об интонационной материи. И все же резкое разграничение здесь действительно было бы механичным. Ведь мы имеем дело с таким типом дифференциации, когда друг от друга отделяются не разные объекты, а лишь грани одного. Поэтому звук, стабильный по высоте и включенный в движение, одновременно оценивается как тон, а эта оценка, в свою очередь, усиливает особую, собственно музыкальную полноту самого звукового ощущения.
Еще одна ступень опосредования звука связана с понятием ноты. Если звук нагружен интонационно, он выступает как тон. Если же на него накладывается композиционное значение, он становится еще и нотой.
